Дневник убийцы.
Мои руки дрожат, когда я рву их тела на части. Я не считаю себя убийцей, я - жертва, ведь я не могу противиться желанию проливать кровь.Отнимать жизнь вопреки своей воли, поэтому я отличаюсь от тех, кто делает это ради удовольствия. Но возможно ли, что я обманываю себя? Мои чувства весьма не однозначны.
И в ту же секунду разочарования я ощущаю их пульсирующий в жилах страх, их трепыхающееся сердце, которое словно бабочка, у которой оторвали одно крыло, но она все равно отчаянно пытается взлететь, хотя все уже предрешено и с этого момента начинается ее погибель. От этого я испытываю размеренное удовлетворение. Их угасающая жизнь, покидающая тело. Звуки рвущейся плоти и крики отчаяния, тепло красной амброзии, и все тот же безумный страх в испуганных глазах. В которых некогда сиял блеск жизни. Чувства разные, но они одновременно овладевают мною. И каждый раз, как в первый, я вонзаю когти в свою добычу и разрываю на бессмысленные и никчемные фрагменты их существование. Мое удовлетворение каждый раз разносясь по моему телу дает придает мне сил, наполняет меня жаром азарта. Это чувство, словно оргазм. Оно дает тебе больше кислорода, больше эмоций и больше начинаешь осознавать, начинаешь дышать полной грудью. Видишь грани, все грани жизни, твое бытие расширяется и мировоззрение становится глубже. Ох, прости меня, бумага, что изгадил тебя этой мерзостью и дрянью содеянного, но как иначе мне выговориться о наболевшем? Увидеть со стороны сво "Я". Кто меня поймет? Не пойти ли мне исповедоваться святому отцу, только он не отпустит мне такие грехи. Сильно я перестал походить уж на человека своими деяниями и своей думой. А мой поток слов потом вовек ему покоя не даст. И не сможет он больше нормально спать.
Но кто еще может стать моим собеседником в этом нелегком вопросе моей падшей души? Психиатр? А что он сделает, кроме как запрячет в специальное учреждение, где будут меня привязывать, пичкать таблетками и проводить ток сквозь меня. Смешно, словно жалкие нейролептики и их безразличие способны меня исправить. Я зверь, и никто не сможет мне помочь, но мне и не нужно лекарство от моего проклятия, мне всего то нужно, чтобы меня выслушали и пусть это будет всего лишь жалкий клочок бумаги, но это уже хоть что-то...
(8 апреля 1937 г.)